Полка писателя: Галина Юзефович
image
  1. Главная
  2. Все подборки
  3. Полка писателя: Галина Юзефович
На этой неделе гостем нашей рубрики «Полка писателя» стала литературный критик Галина Юзефович. Недавно в «Редакции Елены Шубиной» вышла ее новая книга «Таинственная карта. Неполный и неокончательный путеводитель по миру книг». Это сборник рецензий разных лет, скомпонованных по особому принципу. «Следуя моим советам, вы едва ли станете умнее, успешнее, богаче духовно или даже просто моднее - в лучшем случае вы можете рассчитывать на приятно проведенное время и некоторое количество новых мыслей и историй в сухом остатке. Единственное, что я могу твердо обещать, - это разнообразие, относительную системность и максимальную широту выборки: я читаю существенно больше среднестатистического трендсеттера, поэтому могу предложить вам достаточно широкую панораму происходящего в литературе сегодня. Ну а еще я честно стараюсь объяснять критерии своей оценки, чтобы, принимая решение, инвестировать ли вам в тот или иной нашумевший роман свои деньги и душевные силы, вы обладали всей необходимой для этого информацией», - пишет автор в предисловии к изданию. Сегодня мы расскажем о книгах последних лет, которые больше всего нравятся Галине Юзефович. «Эйфория», Лили Кинг История о любовном треугольнике и научном соперничестве в джунглях (и так-то весьма привлекательная и захватывающая) скрывает под собой еще несколько вложенных друг в друга сюжетов. «Эйфория» оказывается еще и романом об альтернативных способах постижения реальности и о том пьянящем и немного опасном результате, который достигается посредством их синтеза. Вторжение героев (и - шире - европейцев) в жизнь папуасов неизбежно приводит к драме. Подспудная тревога, ощутимая буквально с первых страниц, разрешается мощным взрывом, в очередной раз возвращающим нас к размышлениям о природе колониализма, об относительности наших представлений о норме и о том, что даже самые добрые намерения при контакте с хрупким, непонятным и непривычным укладом способны привести к катастрофическим последствиям. «Нью-Йоркский обход», Александр Стесин Александр Стесин - безупречное, едва ли не гротескное воплощение русского интеллигента не советской даже, а досоветской (или, если угодно, внесоветской) закваски. Врач (Стесин работает онкологом в одной из Нью-Йоркских клиник), поэт (даже в нынешней - формально прозаической - книге один из разделов написан в стихах), писатель, интеллектуал-богоискатель, эмпатичный скептик, наблюдательный меланхоликhellip Фигура автора по-настоящему важна не для всех книг, но применительно к «Нью-Йоркскому обходу» она ключ ко всему, потому что жанр, в котором работает Александр Стесин, предполагает предельную персональность: это автофикшн или, как сам он не без иронии замечает, «смесь травелога с мемуаром на фоне медицинской тематики». «Родина», Фернандо Арамбуру Роман испанца Фернандо Арамбуру, ставший едва ли не главным литературным событием в Испании за последние годы, относится к редкой (и в силу этого особенно ценной) категории книг, «работающих» сразу на двух уровнях: и как локальная предельно конкретная история, и как большая общечеловеческая драма, глобальная и вневременная. Тема баскского террора в 1970-1990 годы (именно она выполняет в романе роль смысловой оси) важна для Арамбуру, уроженца Страны Басков, и сама по себе, и как универсальная метафора расколотого, истекающего кровью общества. От романа, посвященного подобной теме, принято ждать комфортной простоты - солидаризации автора с одной из сторон конфликта, оправдания или, напротив, решительного осуждения террора. Однако Арамбуру удается пройти по тонкой грани и удержать баланс, счастливо избежав соблазна публицистической примитивизации. «Вьюрки», Дарья Бобылёва Относительно компактный (всего-то 400 с небольшим страниц) роман молодой москвички Дарьи Бобылёвой вышел в успешной хоррор-серии «Самая страшная книга», однако по-настоящему страшным его не назовешь - скорее уж дремотно-затягивающим, фольклорно-сказовым, баюкающе-напевным. Перенакладывая две реальности - до мелочей узнаваемую реальность старого дачного поселка с его пыльным уютом и заросшими грядками с одной стороны и реальность жутковатой народной сказки с другой, - Бобылёва не столько пугает, сколько сдвигает привычную нам рамку восприятия, показывая, насколько иррационален и непознаваем мир, который мы привыкли считать понятным и предсказуемым, насколько иллюзорна и проницаема граница между светлой и темной его сторонами. «Врата Анубиса», Тим Пауэрс Тим Пауэрс умело аранжирует весь традиционный набор готических ужасов (от вполне диккенсовского предводителя нищих, для пущей жути обряженного в костюм клоуна, до мрачных лондонских трущоб, населенных нечистью всех сортов), ловко миксуя их с ужасами собственного изобретения - вроде безумного маньяка-оборотня, способного менять тела как перчатки, или хитро переосмысленной египетской демонологии. Пауэрсу не лень сгонять своего героя то в жаркий Египет (и сделать непосредственным участником расстрела мамелюкской конницы), то в малый ледниковый период конца XVII века (и заставить сражаться с чудовищами на льду замерзшей Темзы) или познакомить с лордом Байроном и Кольриджем. Как результат, текст Пауэрса превращается в безупречное развлечение - идеальный литературный эквивалент голливудского блокбастера. «Учитель Дымов», Сергей Кузнецов Не быть, не состоять, не голосовать за, но и против тоже не голосовать, находить тонкий зазор между соучастием и прямой конфронтацией и при этом всегда делать то, что любишь и считаешь важным, - три поколения Дымовых показывают, что это вещь возможная и достижимая, в общем, при любой власти и в любое - даже самое скверное - время. При желании всегда можно выгородить себе уголок покоя и осмысленности, найти узенькую тропинку в страну фей, вьющуюся между тернистой тропой в рай и торной дорогой в ад. «Кто не спрятался», Яна Вагнер Сюжетный каркас романа Яны Вагнер упруг и почти без деформаций выдерживает массив сведений, с точки зрения детективной интриги совершенно излишних. Это характеризует и роман, и его создателя с самой лучшей стороны: при наличии не остывшего еще толком трупа скормить читателю пару сотен страниц, не имеющих отношения к расследованию, и при этом не растерять читательского интереса и доверия - задача не из простых. Но Вагнер с ней справляется - не так хорошо, пожалуй, как, Кейт Аткинсон или великая Патриция Хайсмит, и всё же очень, очень прилично. «Эверест», Тим Скоренко Книга журналиста, поэта и прозаика Тима Скоренко имеет многообещающий подзаголовок «роман о любви», который буквально к третьей странице получает довольно неожиданное толкование: речь в нем и правда идет о любви, только объектом ее являются не люди, а горы. Вернее, одна конкретная - Эверест. Микшируя достоверные факты с фантазией, тасуя хронологические пласты, ловко перебрасывая фокус от героя к герою, автор ухитряется сохранять интригу — кто же, кто был на Эвересте первым? - до самой последней страницы. Эта способность держать читателя в напряженном неведении, постоянно подпитывая его любознательность разнообразными сведениями по истории, теории и практике альпинизма, но ни в какой момент не проговариваясь о главном, бесспорно, составляет основное - и очень важное - достоинство романа. «Песнь Ахилла», Мадлен Миллер Не стоит думать, будто «Песнь Ахилла» - это просто очередная перелицовка вечного мифа, на сей раз с актуальными элементами гей-драмы, - ничего подобного. Формально сохраняя привычную повествовательную канву, Мадлен Миллер наполняет скупой сюжетный контур фактурами и красками по собственному вкусу. Как результат, в тех местах, где у Гомера и едва ли не у всех позднейших интерпретаторов ярко цветет пышный эпический пафос, у нее проступает щемящая нежность. Повесть «о подвигах, о доблести, о славе» в ее трактовке оборачивается историей лучезарной и обреченной любви двух душ, двух тел, двух юных существ, созданных друг для друга в этом мире и в любом из последующих. «Город женщин», Элизабет Гилберт «Город женщин» Гилберт отчетливо распадается на две неравные части. На протяжении первых двух его третей Вивиан подробно излагает историю своего головокружительного первого года в Нью-Йорке, от знакомства с городом до постыдного бегства из него. Последняя же треть - история повзрослевшей, куда более зрелой и разумной Вивиан, сумевшей принять себя и выстроить свою жизнь наперекор общественным нормам. Судьба Вивиан важна Гилберт как зримое свидетельство того, что семья - это не те, кто близок по крови, а те, кто близок по духу, и что мы сами вправе выбирать, кого считать семьей. Что конвенциональная модель счастья - далеко не единственная возможная. Что ни женская, ни мужская природа не сводимы к типовому набору гендерных ролей и что несоответствие стандартам - куда меньшая проблема, чем принято считать.

Полка писателя: Галина Юзефович

8 
книг

4.58 
На этой неделе гостем нашей рубрики «Полка писателя» стала литературный критик Галина Юзефович. Недавно в «Редакции Елены Шубиной» вышла ее новая книга «Таинственная карта. Неполный и неокончательный путеводитель по миру книг». Это сборник рецензий разных лет, скомпонованных по особому принципу.

«Следуя моим советам, вы едва ли станете умнее, успешнее, богаче духовно или даже просто моднее – в лучшем случае вы можете рассчитывать на приятно проведенное время и некоторое количество новых мыслей и историй в сухом остатке. Единственное, что я могу твердо обещать, – это разнообразие, относительную системность и максимальную широту выборки: я читаю существенно больше среднестатистического трендсеттера, поэтому могу предложить вам достаточно широкую панораму происходящего в литературе сегодня. Ну а еще я честно стараюсь объяснять критерии своей оценки, чтобы, принимая решение, инвестировать ли вам в тот или иной нашумевший роман свои деньги и душевные силы, вы обладали всей необходимой для этого информацией», – пишет автор в предисловии к изданию.

Сегодня мы расскажем о книгах последних лет, которые больше всего нравятся Галине Юзефович.
 
 

«Эйфория», Лили Кинг

 
 
История о любовном треугольнике и научном соперничестве в джунглях (и так-то весьма привлекательная и захватывающая) скрывает под собой еще несколько вложенных друг в друга сюжетов. «Эйфория» оказывается еще и романом об альтернативных способах постижения реальности и о том пьянящем и немного опасном результате, который достигается посредством их синтеза. Вторжение героев (и – шире – европейцев) в жизнь папуасов неизбежно приводит к драме. Подспудная тревога, ощутимая буквально с первых страниц, разрешается мощным взрывом, в очередной раз возвращающим нас к размышлениям о природе колониализма, об относительности наших представлений о норме и о том, что даже самые добрые намерения при контакте с хрупким, непонятным и непривычным укладом способны привести к катастрофическим последствиям.
 
 

«Нью-Йоркский обход», Александр Стесин

 
 
Александр Стесин – безупречное, едва ли не гротескное воплощение русского интеллигента не советской даже, а досоветской (или, если угодно, внесоветской) закваски. Врач (Стесин работает онкологом в одной из Нью-Йоркских клиник), поэт (даже в нынешней – формально прозаической – книге один из разделов написан в стихах), писатель, интеллектуал-богоискатель, эмпатичный скептик, наблюдательный меланхолик… Фигура автора по-настоящему важна не для всех книг, но применительно к «Нью-Йоркскому обходу» она ключ ко всему, потому что жанр, в котором работает Александр Стесин, предполагает предельную персональность: это автофикшн или, как сам он не без иронии замечает, «смесь травелога с мемуаром на фоне медицинской тематики».
 
 

«Родина», Фернандо Арамбуру

 
 
Роман испанца Фернандо Арамбуру, ставший едва ли не главным литературным событием в Испании за последние годы, относится к редкой (и в силу этого особенно ценной) категории книг, «работающих» сразу на двух уровнях: и как локальная предельно конкретная история, и как большая общечеловеческая драма, глобальная и вневременная. Тема баскского террора в 1970–1990 годы (именно она выполняет в романе роль смысловой оси) важна для Арамбуру, уроженца Страны Басков, и сама по себе, и как универсальная метафора расколотого, истекающего кровью общества. От романа, посвященного подобной теме, принято ждать комфортной простоты – солидаризации автора с одной из сторон конфликта, оправдания или, напротив, решительного осуждения террора. Однако Арамбуру удается пройти по тонкой грани и удержать баланс, счастливо избежав соблазна публицистической примитивизации.
 
 

«Вьюрки», Дарья Бобылёва

 
 
Относительно компактный (всего-то 400 с небольшим страниц) роман молодой москвички Дарьи Бобылёвой вышел в успешной хоррор-серии «Самая страшная книга», однако по-настоящему страшным его не назовешь – скорее уж дремотно-затягивающим, фольклорно-сказовым, баюкающе-напевным. Перенакладывая две реальности – до мелочей узнаваемую реальность старого дачного поселка с его пыльным уютом и заросшими грядками с одной стороны и реальность жутковатой народной сказки с другой, – Бобылёва не столько пугает, сколько сдвигает привычную нам рамку восприятия, показывая, насколько иррационален и непознаваем мир, который мы привыкли считать понятным и предсказуемым, насколько иллюзорна и проницаема граница между светлой и темной его сторонами.
 
 

«Врата Анубиса», Тим Пауэрс

 
 
Тим Пауэрс умело аранжирует весь традиционный набор готических ужасов (от вполне диккенсовского предводителя нищих, для пущей жути обряженного в костюм клоуна, до мрачных лондонских трущоб, населенных нечистью всех сортов), ловко миксуя их с ужасами собственного изобретения – вроде безумного маньяка-оборотня, способного менять тела как перчатки, или хитро переосмысленной египетской демонологии. Пауэрсу не лень сгонять своего героя то в жаркий Египет (и сделать непосредственным участником расстрела мамелюкской конницы), то в малый ледниковый период конца XVII века (и заставить сражаться с чудовищами на льду замерзшей Темзы) или познакомить с лордом Байроном и Кольриджем. Как результат, текст Пауэрса превращается в безупречное развлечение – идеальный литературный эквивалент голливудского блокбастера.
 
 

«Учитель Дымов», Сергей Кузнецов

 
 
Не быть, не состоять, не голосовать за, но и против тоже не голосовать, находить тонкий зазор между соучастием и прямой конфронтацией и при этом всегда делать то, что любишь и считаешь важным, – три поколения Дымовых показывают, что это вещь возможная и достижимая, в общем, при любой власти и в любое – даже самое скверное – время. При желании всегда можно выгородить себе уголок покоя и осмысленности, найти узенькую тропинку в страну фей, вьющуюся между тернистой тропой в рай и торной дорогой в ад.
 
 

«Кто не спрятался», Яна Вагнер

 
 
Сюжетный каркас романа Яны Вагнер упруг и почти без деформаций выдерживает массив сведений, с точки зрения детективной интриги совершенно излишних. Это характеризует и роман, и его создателя с самой лучшей стороны: при наличии не остывшего еще толком трупа скормить читателю пару сотен страниц, не имеющих отношения к расследованию, и при этом не растерять читательского интереса и доверия – задача не из простых. Но Вагнер с ней справляется – не так хорошо, пожалуй, как, Кейт Аткинсон или великая Патриция Хайсмит, и всё же очень, очень прилично.
 
 

«Эверест», Тим Скоренко

 
 
Книга журналиста, поэта и прозаика Тима Скоренко имеет многообещающий подзаголовок «роман о любви», который буквально к третьей странице получает довольно неожиданное толкование: речь в нем и правда идет о любви, только объектом ее являются не люди, а горы. Вернее, одна конкретная – Эверест. Микшируя достоверные факты с фантазией, тасуя хронологические пласты, ловко перебрасывая фокус от героя к герою, автор ухитряется сохранять интригу — кто же, кто был на Эвересте первым? – до самой последней страницы. Эта способность держать читателя в напряженном неведении, постоянно подпитывая его любознательность разнообразными сведениями по истории, теории и практике альпинизма, но ни в какой момент не проговариваясь о главном, бесспорно, составляет основное – и очень важное – достоинство романа.
 
 

«Песнь Ахилла», Мадлен Миллер

 
 
Не стоит думать, будто «Песнь Ахилла» – это просто очередная перелицовка вечного мифа, на сей раз с актуальными элементами гей-драмы, – ничего подобного. Формально сохраняя привычную повествовательную канву, Мадлен Миллер наполняет скупой сюжетный контур фактурами и красками по собственному вкусу. Как результат, в тех местах, где у Гомера и едва ли не у всех позднейших интерпретаторов ярко цветет пышный эпический пафос, у нее проступает щемящая нежность. Повесть «о подвигах, о доблести, о славе» в ее трактовке оборачивается историей лучезарной и обреченной любви двух душ, двух тел, двух юных существ, созданных друг для друга в этом мире и в любом из последующих.
 
 

«Город женщин», Элизабет Гилберт

 
 
«Город женщин» Гилберт отчетливо распадается на две неравные части. На протяжении первых двух его третей Вивиан подробно излагает историю своего головокружительного первого года в Нью-Йорке, от знакомства с городом до постыдного бегства из него. Последняя же треть – история повзрослевшей, куда более зрелой и разумной Вивиан, сумевшей принять себя и выстроить свою жизнь наперекор общественным нормам. Судьба Вивиан важна Гилберт как зримое свидетельство того, что семья – это не те, кто близок по крови, а те, кто близок по духу, и что мы сами вправе выбирать, кого считать семьей. Что конвенциональная модель счастья – далеко не единственная возможная. Что ни женская, ни мужская природа не сводимы к типовому набору гендерных ролей и что несоответствие стандартам – куда меньшая проблема, чем принято считать.
Поделиться