Церковная реформа и раскол Русской Церкви

Церковная реформа 1653–1667 годов, получившая название «Никоновской», открыла в России эпоху преобразований, направленных на модернизацию общественного и государственного устройства страны. Как справедливо показал автор настоящей монографии А. В. Крамер, проведение реформы диктовалась, в первую очередь, политическими соображениями: необходимостью унификации церковных книг и обрядов восточно-европейского христианства с целью сплотить православные народы и содействовать возрождению освободительных идей в славянских землях. Это давало возможность Москве и ее боярской элите возглавить борьбу с Османской империей для достижения далеко идущей цели – возрождения под скипетром православного царя Восточно-Римской (Византийской) империи.

Бесспорно, церковная реформа была нужна и необходимость ее проведения ощущалась в русском обществе, в котором церковная сфера охватывала многие области культурной, государственной и общественной жизни. Деятельность кружка «ревнителей благочестия», идеи которого, отстаивающие нравственные и культурные ценности, первоначально разделяли и протопоп Аввакум, и будущий патриарх Никон, объективно была направлена на усиление теократического начала в управлении страной. Вместе с тем, в правящем классе росло понимание необходимости освобождения культуры от излишнего церковного влияния, развития секуляризаторских, светских тенденций, либерализации общественной жизни. Эти радикально противоположные парадигмы тянули развитие страны в противоположные стороны. Ясного понимания того, в каком направлении проводить реформы, не существовало. При «христолюбивом» царе Алексее Михайловиче в Россию стали часто приезжать «за милостыней» греческие церковные иерархи. Как ярко показано А. В. Крамером, эти люди преследовали преимущественно свои личные цели и к тому же плохо разбирались в реалиях российской жизни. Поддерживая великодержавные вселенские амбиции молодого царя, они убеждали его в необходимости унификации церковных книг и обрядов, имея при этом в виду принять за эталон книги и обряды современной им греческой церкви, ошибочно признавая их каноническую «непогрешимость». Однако, как оказалось впоследствии, эта непогрешимость оказалась мнимой, и реформа свелась к изменению церковных обрядов, изначально принятых российской церковью у греков и прочно укоренившихся в народном сознании.

К середине XVII в. в России сложился уникальный, достаточно многочисленный образованный класс интеллигентов-книжников, воспитанных в восточно-христианской духовной традиции. Уже около столетия в Москве действовала государственная типография Печатный двор, имевшая долгосрочный план изданий как богослужебных, так и четьих и «учительных» книг. При типографии работали высокообразованные «справщики», готовившие новые издания и делавшие переводы с иностранных языков.

В 1654 г. на Афон и в Палестину для приобретения старых греческих книг был послан образованный монах Арсений Суханов. Наряду с привезенными им книгами, ученый инок дал резко отрицательный отзыв о современном ему греческом православии, призвав не следовать советам греков в делах церковной реформы. Однако, в силу политических соображений, возобладало мнение противной партии реформ и к мнению ученого монаха не прислушались.

В своей монографии А. В. Крамер много внимания уделяет личности непосредственного организатора церковной реформы патриарха Никона. Автор справедливо полагает, что патриарх Никон не был инициатором и убежденным сторонником реформы, о чем он сам неоднократно заявлял после своего отстранения от власти. Бывший сельский священник Никита, в монашестве Никон, не получил систематического образования и плохо представлял себе работу по книжной «справе». Будучи хорошим администратором, твердым в принятии решений, он был, как принято теперь выражаться, «интеллектуально недостаточен» и не мог возглавить сложную текстологическую и исследовательскую работу. Вместе с тем, выполняя заказ царя, он торопил реформаторов, а возражавших ему жестоко преследовал. Были и личные причины, ввиду близко ожидаемого воссоединения с Киевской митрополией, уже давно принявшей новогреческие обряды. Не смог предвидеть патриарх и последствий реформы, затронувшей «цивилизационный код» России и приведшей к многолетнему расколу российского общества. Под «цивилизационным кодом» следует понимать «совокупность средств биологического и социокультурного характера, посредством которых смысл жизни (идеалы) цивилизации воспроизводятся в преемственности поколений». Современный писатель М. Е. Устинов написал: «Никоновы новины вольно или невольно внедряли мысль об относительности истины». Развивая эту тему, А. В. Крамер отмечает, что к концу ХХ в. мысль об относительности истины была внедрена в сознание большинству интеллигентных русских людей. «В наше время – пишет он – подавляющее большинство русских вполне искренне скажет: «Не все ли равно, как пальцы складывать? Не все ли равно, какие класть поклоны? Не все ли равно, что есть в пост? Не все ли равно, как одеваться? Не все ли равно, стричь или не стричь бороду? Не все ли равно, 5 часов молиться или 2? И за такие пустяки люди в костер шли? Сегодня относительность истины торжествует уже не только в вопросах обрядовых, но и “на всех фронтах”. В середине XVII в. Аввакум, Федор и иже с ними, защищая старый обряд, вместе с ним защищали и абсолютность истины». Видимо уже тогда, чувствуя угрозу, которая несет церковная реформа цивилизационному коду нации, Аввакум написал: «До нас положено: лежи оно так во веки веком».

В монографии А. В. Крамера подробно рассмотрена как сама церковная реформа, так и ее последствия для русского общества и государства. Плачевным итогом реформы автор считает «убийство» древнерусской культуры. Вместе с тем, наблюдения автора ярко показывают, что благодаря стойкости и таланту многих поколений старообрядцев, живших и творивших в сложнейших условиях существования как в императорский, так и в советский периоды гонений и преследований, древнерусская культура не умерла и получила развитие по многим важным направлениям.

Представленная монография, выходящая уже четвертым изданием, исправленным и дополненным, опирается на широкий круг разнообразных источников. Однако следует отметить, что в последние десятилетия появилось много специальных научных работ по темам, затронутым в книге. В этих работах впервые введены в научный оборот новые факты о жизни и деятельности патриархов Иосифа и Никона, протопопа Аввакума, о деятельности Печатного двора и выдающихся справщиков того времени, новые исследования по вопросам государственной, общественной и церковной жизни XVII–XVIII вв. Опубликованы новые работы, касающиеся зарождения идеологии старообрядчества, обусловленной теми реформами, которые были задуманы и уже осуществлялись без глубоких общественных потрясений до патриаршества Никона. По-видимому, ввиду обширности избранной автором темы, далеко не все эти работы использованы в книге. Можно поспорить и с некоторыми спорными авторскими мнениями и выводами, хотя общая идея книги и оценка автором места старообрядческого движения на историческом пути России безусловно справедливы. Особая и важная заслуга автора – последовательная систематизация деструктивных последствий Никоновой реформы, доныне не унесенных в небытие потоком времени, и отягощающих Россию даже в XXI в.

Н. Ю. Бубнов, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Библиотеки Российской Академии наук

От автора. К IV-му изданию

Предлежащая читателю книга – переработка цикла лекций, прочитанных мной в 2001–2002 гг. на радио «Мария» и в 2003 г. в РХГИ, у которых я прошу прощения за то, что из-за спешки не упомянул об этом в I издании. Из-за той же спешки я не составил к I изданию именной указатель, за что прошу прощения у всех читателей. Способ отсылки цитат к библиографии я употребляю встречающийся в современной научной литературе не часто (например, в [114]). Мне он представляется наиболее естественным и удобным; если же кому-то он покажется непривычным и (возможно, поэтому) затруднительным, тоже прошу прощения. И прошу прощения за обилие и объем цитат; думаю, что в книге, претендующей на то, чтобы дать необычные и для многих неожиданные ответы на столь важные и щекотливые вопросы, как те, которые здесь обсуждаются, такое цитирование наиболее убедительно и, поэтому, обоснованно. Большие цитаты мне многократно пришлось прерывать пропусками или своими пояснениями, которые я заключаю в скобки <>; ссылки на источники я заключаю в скобки []. Особо прошу прощения за обсуждение царствования Петра I (определившего, в значительной степени, последующую историю России), которое может показаться слишком обширным отступлением от основной темы книги. Но я уверен, что он не царствовал бы, если бы не «Никоновы» реформы и, таким образом, это обсуждение укладывается в тему «последствия раскола», заявленную на обложке книги; собственно его царствование и есть, я думаю, главное последствие раскола. Имя Христа я пишу: Iсус; такое написание лучше других передает звучание греческого имени. IV издание иллюстрировано; иллюстрации помещены в книгу, чтобы подтверждать и доказывать отдельные места текста, которые могут показаться спорными. О фото на обложке см. с. 204. Благодарю Г. М. Прохорова(†) и Н. Ю. Бубнова за помощь.

Раскол Русской Церкви в середине XVII века. Причины, начало и последствия
 IV издание, исправленное и дополненное

Патриаршество Иосифа

Патр. Иоасаф умер 28.11.1640. Перед правительством царя Михаила Федоровича стояла диктуемая «экономической необходимостью задача – сократить землевладение и хозяйственное могущество высшей церковной иерархии» [2, с. 112], отчасти разрешенная в 1649 г. изданием так называемого «Уложения царя Алексея Михайловича». Для подготовки к ее разрешению нужно было в конце 1640 г. безошибочно избрать нового патриарха – такого, который не стал бы или не смог бы энергично защищать имущественные интересы епископата и крупных монастырей от посягательств государства; в том же, что епископы и богатые монастыри постараются сохранить и, по возможности, приумножить свои земли, крестьян, права и доходы, у бояр – советников царя Михаила Федоровича – сомнений, вероятно, не было. Поэтому, вероятно, так долго подбирали 6 кандидатур на патриаршую кафедру, и только 20.3.1642 из них жребием был избран Иосиф, архимандрит подмосковного Симонова монастыря. Сама необычная процедура этой жеребьевки была скопирована с той, при помощи которой в начале XVI в. был удачно для Москвы определен первый (после крушения новгородской независимости) угодный Москве новгородский архиепископ Сергий; распечатал жребий и прочел и огласил имя Иосифа сам царь Михаил Федорович. Замечательно, что в летописи было отмечено как нечто немаловажное, что на обеде у Государя 27.11 (после посвящения нового патриарха), когда Иосиф благословил царя, тот «в руку и в клобук патриарха не целова», и сидел Иосиф не рядом с царем, а на расстоянии сажени «или мало больши» [2, с. 113]. Такими, всем тогда понятными жестами, новому патриарху давали знать его скромное место и предостерегали от попыток подражать в своих отношениях с царем покойному патр. Филарету – отцу по плоти царя Михаила Федоровича – и от претензий на такое же значение в управлении государством, какое имел Филарет. Выбор был сделан правильно; патр. Иосиф был мнителен и самолюбив, но стар, неинициативен и не способен решительно защищать права и материальные интересы духовенства (в частности, противостоять составлению и принятию в 1649 г. «Уложения»), большая часть которого, к тому же, не любила его за сребролюбие. Все это не значит, что сам царь Михаил Федорович и многие русские люди его времени не жертвовали земли и деревни монастырям; жертвовали, конечно; но личное благочестие – это одно, а государственная политика – совсем другое.

Такие выборы патр. Иосифа не были исключением: «Патриарха мог избирать не собор, а только государь, притом из лиц, которые ему были нужны и которые ему нравились. <…> Не только патриархи, но и все епархиальные архиереи <…> тоже избирались не собором, не патриархом, не паствою, а государем. <…> Государи, единолично избирая епископов, хорошо знали тех лиц, которых они назначали на кафедры. <…> Соборы <…>, которые, предполагается, должны бы были избирать патриархов и всех епархиальных архиереев, в действительности их вовсе не избирали, а собирались они только для того, чтобы торжественно признать царский выбор и торжественно посвятить в патриархи или епископы лиц, избранных государем» [9, с. 336–341]. Это знали все в России и даже иностранцы; Маржерет писал в 1606 г.: «Патриарх, епископы и аббаты назначаются по воле императора. <…> Тайный совет для дел особой важности состоит обычно из самых близких родственников императора. Спрашивают для вида мнение церковнослужителей, приглашая в думу патриарха с несколькими епископами, хотя, если говорить начистоту, нет ни закона, ни думы, кроме воли императора <…>». Олеарий: «О <…кандидатах на патриаршество> докладывают его царскому величеству, и один из них его царским величеством <…> избирается» [42, с. 236, 240,405]. Итак, в XVII в. все русские архиерейские кафедры были заняты лицами, угодными и послушными царям; то же можно, конечно, сказать и о важнейших игуменских и архимандритских местах. Этот несомненный факт неизменно играл важную роль в нижеописанных событиях.

Он не был, конечно, новацией в христианской истории. В назначении епископов такую же решающую роль, как цари в России, играли императоры в Византии; русские прекрасно это знали и, отчасти поэтому, в царской России, во многом ориентирующейся на «Империю ромеев», такая ситуация никого не удивляла и не возмущала, как возмущает многих в новое время. Византийский «император являлся по существу главой Церкви» [125, с. 12]. «Канонический запрет применяться духовенству к светской власти в Византии <…> не исключал <…> утверждения императором кандидатов патриаршего синода. Это лицемерие особенно бросалось в глаза в период могущества империи, когда императоры оказывали решающее влияние на все церковные дела, включая выборы патриарха» [59, с. 108].

(Отмечу от себя, что термины «светская власть» и «лицемерие» здесь неуместны. Само понятие «светская власть» неприложимо и не прикладывалось подавляющим большинством византийцев и русских к византийским и русским автократорам – «помазанникам Божиим». Нерушимая преданность, несмотря ни на что, царю и, позднее, императору – помазаннику Божию, то есть, христу – важнейший мiровоззренческий фактор старообрядческой психологии, бывший, как я попытаюсь показать ниже, весьма важным в развитии событий в России. И не только старообрядческой; 95 % русских до начала ХХ в. не согласились бы, что русский царь – это светская власть. Да он даже и формально, как «глава Церкви» (начиная с XVIII в.), не был «светской властью». «Народ относился к царю религиозно. Царь не был для него живой личностью или политической идеей. Он был помазанником Божиим, земным Богом, носителем божественной силы и правды. По отношению к нему не могло быть и речи о каком-либо своем праве или своей чести. Перед царем, как перед Богом, нет унижения» [131, с. 128]. Поэтому подчинение русских, как и византийских, иерархов царям и императорам не было подчинением «светской власти» и не было каким-то «лицемерием». Только в редких случаях, которые можно пересчитать по пальцам, когда это подчинение слишком резко не совпадало с голосом совести или христианских убеждений, русские епископы (как и византийские) осмеливались на протест против действий русского монарха: митр. Исидор, митр. Филипп II, еп. Павел Коломенский, митр. Арсений Мациевич и еще несколько менее известных архиереев. И все они потерпели поражение. Возглавить этот список должен, конечно, патр. «Никон, писавший патр. Дионисию Константинопольскому: “Ныне бывает вся царским хотением: егда повелит царь быти собору, тогда бывает, и кого велит избирати и поставити архиереем, избирают и поставляют, и кого велит судити и обсуждати, и они судят и обсуждают и отлучают”. Эта характеристика Никона вполне соответствовала действительному положению вещей» [111, с. 127]. Споря с Лигаридом, Никон писал: «Царское величество расширился над Церковью, вопреки божественным законам. <…> Приближается тиранское разорение Церкви» [230, с. 187, 178]. Как слова Никона, так и их тон ясно показывают, каким было его собственное отношение к такому положению вещей – резко отрицательным. Пророчество Никона о Русской Церкви оправдалось очень скоро.

Отмечу, что византийские протестующие иерархи могли пытаться получить (и пытались, и получали) одобрение, помощь и защиту из Рима, официально остававшегося верховным авторитетом для всех ромеев; яркий, но не единственный пример – конфликт между императорами-иконоборцами и монахами-иконопочитателями, возглавленными прп. Феодором Студитом. У русских «протестантов» такой возможности, и вообще надежды на какую-либо помощь из-за рубежа, не было.