Отзывы на книги автора «Джек Керуак»

Это самый сложный из битнических текстов, который мне встречался. Огромный документально-визионерский коллаж, по сравнению с которым даже нарезки Берроуза кажутся не сложнее "Дублинцев" Дж. Джойса (впечатление странное и обманчивое, но уж коли возникло и коли я положил себе правилом писать тут отзывы по горячим следам, то и его запишем; на самом деле эта книжка Керуака, "Голый завтрак" (например) Берроуза и "Дублинцы" просто настолько разно задуманы, организованы и исполнены, что сравнивать их - это как судить о преимуществах хвойных пород деревьев перед гужевым транспортом, - но я увлёкся).

Так вот, коллаж. Местами это коллаж звуковой - расшифровки подлинных записей разговоров Керуака, Нила Кэссиди и некоторых прочих, данные без редактуры. Они там курят веселящую флору, слушают пластинки, говорят о разном, перебивают друг друга, иногда медленно соображают, а иногда как-то слишком быстро. Любого журналиста редактор за такие расшифровки интервью (где оставлены все "эээ...", грубо говоря) убил бы, но Керуак не журналист.
Другой источник и другая часть этого коллажа - иногда совершенно визионерские медитации, иногда чуть более сюжетные, но всё равно медитации (часто действительно основывающиеся на событиях, описанных в "На дороге" (но про "продолжение" на обложке врут, об этом ниже)) на Коди Помрея / Дина Мориарти / Нила Кэссиди. Ни пересказывать их, ни думать о "главной мысли" смысла нет.

Чего же ради всё это читать? - спрашивают радиослушатели. А вот ради этих самых медитаций. Иначе говоря, ради видения тебе, читателю, этого самого Коди. Отсутствие редактуры плёнок, спонтанность остальных кусков, вообще "непричёсанность" - всё это Керуаку нужно не для "как бы ещё выпендриться", а для того, чтобы у нас, читающих его книгу, хотя бы на время появился, включился и поработал кусок его сырой памяти.
(Так что, возвращаясь к вышесказанному, это не "продолжение" романа "На дороге", а его расширение и углубление).
И как верно, что человек, обдумывая что-то, мыслит более-менее связным цельным текстом (а не словами, не отдельными предложениями и не главами), так же верно, пожалуй, что предаются воспоминаниям и плывут по волне памяти люди - текстом вот таким, как у Керуака: спонтанным, сбивчивым, сложным.
Иначе говоря, Керуак не столько Писал Книгу, сколько пытался впихнуть в эти буквы на бумаге то время, те места и тот воздух - буквально.
Получилось ли у него? Мне кажется, да (про его задачу - это тоже мне кажется, может, я не прав).
Получилось ли у меня? Не уверен. Что-то мне такое привиделось, но есть ощущение, что можно увидеть куда больше. Но это не Керуака проблема.

Если "Бродяги Дхармы" - вдохновенное, хоть и несколько надуманное просветление, то "Биг-Сур" - всхлипы агонии, едва различимые солнечные зайчики среди безумных хаотических всполохов. Дочитывать книгу было просто страшно: настолько погружаешься в кишащую черным страхом и смертью яму нервного срыва писателя. Видишь, до чего довел себя умный вроде бы и добрый мужик, Керуак (ну ясно же, что это все о нем, как дневник) - и понимаешь, что он сам виноват, но почему-то очень жалко и грустно, хочется излечить его, даровать свободу от пагубных привычек. Но надо ли ему это? Не он ли сам выбрал такой путь, путь разрушения и опустошения, начинавшийся так весело и свободно?

Все, что в "Бродягах..." было так легко и весело, от чего наступала эйфория, больше не лечит, не работает, не дает крыльев за спиной. Теперь это лишено ореола бродяжеской романтики и развеселого слегка анархистского битничества, а восторженные юные последователи кажутся пустыми и глупыми; теперь вино и прочие напитки - просто способ держаться на плаву. Только вот с ними плохо, а без них - невыносимо. И ничего уже совсем не хочется: ни любви, ни секса, ни прогулок, ни дружеских посиделок, ни вкусной еды. Зато иногда хочется, чтобы шуршащее тысячами звуков море поглотило тебя. Или упасть со скалы, над которой тянется тоненький белый мостик к спасению.

И хотя заканчивается роман жизнеутверждающими словами о том, что все когда-нибудь обязательно будет хорошо, становится очевидно, что герою (=Джеку) вряд ли когда-нибудь будет хорошо, если он не сделает что-то со своей ,свалявшейся в клубок алкогольных вымученных вечеринок и безделия, жизнью. Ну или будет - но не здесь.

А после книги реально нехорошо, какая-то зияющая экзистенциальным ужасом дыра внутри. Но вещь сильная, потому что от начала и до конца личная, искренняя. Мне кажется, в этом есть что-то от раскаяния.

Старина Джек, откуда в тебе столько радости? Откуда такое ощущение мимолётности и важности происходящего? Откуда столько энергии - писать обо всех мелочах, взахлёб, выдыхая этот цельный пятисотстраничный текст? Как простоватого вида парень в клетчатой рубашке может так чувствовать язык и вертеть им, как ему заблагорассудится? Старина Джек, почему я сейчас чувствуя себя первоклашкой, пишущим своё первое сочинение, неуклюже составляя слова в предложения?

Как тебе удаётся, описывая шаг за шагом каждый повод для радости (вкусный завтрак - тёплый спальник - сумасшедшие друзья - свернувшаяся гусеничка - красивая девушка - крепкий кофе), не скатываться в бытовуху? Как удалось тебе выдохнуть три таких разных текста о своей жизни, вместив в каждый своё настроение и мировосприятие? Как ты так быстро перерос истеричную радость и следование чужим идеям? Как удалось тебе превратить опустошение не в разочарование, но в спокойствие?

Почему непростой, по сути, текст о поиске себя производит впечатление сродни ветру, качающему сосновые ветви, или движению воды - столь же он медитативен? Почему я раз за разом обнаруживала себя смотрящей в страницу и думающей о своём в лёгком трансе?

И, наконец, главный вопрос, старина Джек, как надо жить, чтобы честный рассказ о жизненном путешествии был столь же содержателен?

Джек Керуак в каком-то интервью (его можно посмотреть в одной из многочисленных документалок - кажется, в "What happened to Kerouac?") сказал, что книги пишет разными способами - мол, повествовательные вещи - на машинке, желательно на рулоне бумаги (так была писана "On the road", например) и в один присест, а [другие] - он употребил какое-то слово вроде "визионерские" или "медитативные", но мы же поняли примерно - так вот другие он писал в блокнотах, карандашиком. Хотя, на самом деле, и к OTR существуют всякие подготовительные материалы - записные книжки, все дела... Не важно.
Важно, что тут перед нами - две повести, скорее, второго типа. Это мощные поэтические высказывания, в которых сюжет гораздо больше выдаёт себя в синтаксисе, в построении фраз и интонации, чем в том, что можно назвать фабулой.

Это поздние вещи ("Сатори в Париже" - 1966, "Тристесса" - 1960), но Керуак в них вполне себе Керуак, настоящий, если только вы не ждёте от него, что ему всегда 25 и он сейчас схватит рюкзак и вприпрыжку начнёт мотаться с вами по Америке. Я-то всегда любил его не столько за это, сколько за открытость миру в целом - со всем его безумием, грязью и прочими вещами, которые в разговорах о Керуаке почему-то редко упоминаются.
Он умел писать безумие, умел писать беспамятство после нескольких ночей пьянства, умел писать одиночество - вообще умел писать. Никаких тут особенных секретов нет и - не станешь ты Керуаком, сколько ни упражняйся. И ещё он умел писать красоту всего этого - безумия и одиночества, беспамятства и открытости.
И в том, что вполне реальной Эсперансе, с которой встречался в Мексике, он даёт имя Тристесса (Надежда и Грусть соответственно по-испански) - тоже, можно сказать, "весь Керуак".
И в том, как всё это написано - совсем не по правилам литературного языка, но, видимо, по правилам Джекова безумия - тоже правда и любовь, от которой тебя начинается трясти, от которой вдруг кончается дыхание и прочее, чего от книжек, вроде, не бывает. Но это если - читать, а не как обычно - по абзацу раз в полчаса, так ничего не выйдет. Надо разгоняться - и тогда понесёт, понесёт, куда-то за грань добра и зла (кому они нужны?), по пути исколошматит, а с последней страницы выходишь чёрт знает какой - уставший, насмотревшийся, пьяный (физически, и без всяких стаканчиков в процессе чтения) - если хватит ума закурить, то и то хорошо будет, а то же ничего кругом, кроме божественной звенящей пустоты. На крыльях срезанных с прозрачными играть. В беспамятстве ночная песнь поётся.
И так далее. Есть Бог действительно есть Любовь, то Керуак, видимо, с ним пил.

Вот такой какой-то Джек, а не автостопное чучелко, которое многие почему-то любят и про которое снимают киношки.

Не сложилось у нас с Джеком Керуаком знакомство.
Вроде бы не на ножах мы с ним, а общий язык найти не смогли. Оно и понятно, куда мне, застегнутой на все пуговицы, понять его свободу, его историю и его мир, где Мэгги Кэссиди очаровывает, но меня лишь раздражает, где команды и банды, а у меня лишь усталость от лихости и забойной кутерьмы. Может и есть в этой истории романтика, настроение, мораль, свои девизы и свои герои, но они прошли мимо меня, потому что мой мундир по-прежнему застегнут на все пуговицы, за окном зима, и вовсе не хочется с ходу бросаться откровениями. Мол, и я любила, и я тусила... Не то чтобы я никому не рассказывала своей истории, я то еще трепло за жизнь, но в данном случае разница в настроениях настолько велика, что не то что разговора, даже словесной перепалочки, даже крохотного диалога не получилось построить с автором.

"Мэгги Кэссиди" не мое чтение и из-за стиля написания, которому я который день не могу подобрать верного эпитета. Не мутно, не сухо, слово крутится в голове, но сформулировать не получается. Тяжело от стиля Керуака, хотя poker face сохраняется легко и непринужденно. Сижу читаю, читаю сижу, кивну пару раз от силы возражением. Как итог - совершенно мимо. Дам как-нибудь Керуаку еще шанс, но буду читать на английском и явно позже.

А вы умеете извлекать пользу, наслаждаться Одиночеством? Настолько привыкать к нему, что не видеть разницу между одиноким домиком на вершине скалы, окруженной такими же скалами (окружённых такими же скалами, окружённых...) и толпой старых друзей? Джек Керуак, похоже, может. В первую очередь ошеломили размышления в горах: чудовищной насыщенности поток сознания, выплеснутый на бумагу, - когда это закончилось, недоумевал, о чём же ещё можно написать после такого взрывного начала. Оказалось, что одиночество никуда не делось, а перешло в несколько иное свойство, сжалось от многокилометровых заснеженных горных кряжей до размеров самого Джека и так в нём и осталось. Джек забрал с собой необъятный Пик Одиночества.
Книга об уединении от бродяги, о бродягах и для бродяг. Джаз, буддизм, алкоголь и скитания по стране в поисках себя - в разных пропорциях. Отлично сочетается с Джармушом и Radiohead.

Давно не читал ничего настолько пронзительного и щемящего. Местами хотелось сжимать зубы и стенать от чего-то тянущего и сжимающего в грудной клетке. Свобода, ох, как же ты горька.

Багровый и белый отброшен и скомкан,
в зеленый бросали горстями дукаты,
а черным ладоням сбежавшихся окон
раздали горящие желтые карты.

Бульварам и площади было не странно
увидеть на зданиях синие тоги.
И раньше бегущим, как желтые раны,
огни обручали браслетами ноги.

Толпа — пестрошерстая быстрая кошка —
плыла, изгибаясь, дверями влекома;
каждый хотел протащить хоть немножко
громаду из смеха отлитого кома.

Я, чувствуя платья зовущие лапы,
в глаза им улыбку протиснул, пугая
ударами в жесть, хохотали арапы,
над лбом расцветивши крыло попугая.
"Ночь" Владимир Маяковский.
(в исполнении "Лобо")

Вот уж правдивое название для книги, во всяком случае, в переводе на русский. Именно, что опустошение. Сижу после последней страницы с остекленевшим взглядом, будто долго бухала или чего позабористее приняла, и чувствую внутри это самое опустошение, а ведь какой наполненной, постепенно ли заполняющейся себя чувствовала, когда только начинала знакомиться с Джеком Керуаком с его «В дороге», «Бродягами Дхармы» и в самом начале пути «Ангела Опустошения».
Книга сперва казалась похожей на американскую кухню по-восточному, как лаконичное продолжение «Бродяг». Автоматическое письмо: как будто вскрываем черепную коробку, изымаем сгусток мыслей и препарируем их, затем разложим по малюсеньким мисочкам, как свежайшие морепродукты, какую-нибудь порубленную капусту или огурцы с кимчи. Садишься на пол в тишине и покое с приглушенным светом перед низким, но обширным столом – перед тобой много всякой манящей, пугающей, подозрительной, сомнительной, острой, кислой, сладковатой еды и есть это ты не можешь так как привык, извращайся с палочками. А теперь пробуй.

Ну что ж, продолжим с подробностями, кои и есть сама жизнь

Главы такие же короткие, как эти порции в мисочках, но их также много и они подробны хоть и однообразны, но у каждой свой вкус. Вкус гор: земля, цветы, скрипящее дерево хижины, одиночество и запах мышиных убежищ, о, да, вы гурман. Вот эта - порция безумия, она сладка, но пугает. Вот в этой - музыка звуки со всех сторон хэй и хай, бам, бац, бац - это джаз, а это вот вкус бродяжничества: драные ботинки, отваливающиеся подошвы, необъятные рюкзаки и спальники, вечное мытарство без особой цели, в каком-то безнадежном поиске и чем дальше, тем безнадежнее. Следующая - звук пианино задумчивый, грустный. Особая пикантность всего этого - невероятная талантливость людей, словно в то время только и были одни великие люди в Америке, в какой-то невероятной концентрации вокруг Джека.
Не ешьте всухомятку запивайте всё это портвейном, время от времени хорошим коньяком, на трезвую голову не понять всей соли опустошения, хотя… Чертовски верно:

Я понимаю, что в алкоголе нужды нет что бы ни было у тебя на душе

Но почему ты пьешь? Почему не можешь остановиться? Нам нужно продолжать идти вглубь этой пустоты.
Слушай книгу, читай, войди в ритм повествования, тогда перестанешь замечать в тексте постоянные качели туда-сюда, вперед- назад, снова вперед, но не торопись, поглощай не спеша, пережевывай, а то можно обжечься, остро, а лучше залезь на гору, которая ближе к тебе, встань на голову на ее вершине, если мышцы позволяют, раскинь руки будто ты хищная птица, летящая вниз за добычей, распахни глаза и смотри на мир вверх тормашками, не бойся упасть, внизу бездна, чувствуешь как холодеет от испуга и восторга у тебя в животе, дыши и смотри, запоминай этот момент, тебе предстоит вернуться вниз с холма опустошения. Старина Джек расскажет тебе то, что видит и что думает.
Передо мною видение, как Джек, напиваясь дешевого портвейна, садиться за стол, входя в транс, состояние близкое к отупению, начинает водить карандашом по бумаге, выписываются его странные сны, не менее странные видения, невидимый медведь, шлепающий по камням. Он действительно видит всё это:

Туман вскипающий с
Хребта - горы
Чисты
Туман перед пиком
- сон
Продолжается

Сколько городов, сколько дорог, стран на ладони, сколько людей, сколько знакомых, сколько друзей - весь мир родной, а потом это кончается, внезапно, после бури, после долгой затяжки, после ночи без сна. Теперь поиск дороги к дому.

Осветили меня прожекторами а я стоял на дороге в джинсах и робе, с огромным прискорбным рюкзаком за спиной, и спросили:
– Куда вы идете? – а именно это у меня спросили год спустя под софитами Телевидения в Нью-Йорке, «Куда вы идете?» – Точно так же как не можешь объяснить полиции, не можешь объяснить и обществу «Мира ищу».
Это имеет значение?
Обождите и увидите.

И похоже, что на данный этап моей жизни мне больше близка книга «Бродяги Дхармы», в Ангелах (пусть даже теоретически между описываемыми событиями едва минул год) Джек уже зрелый мужчина, уже по-другому мыслит, по-другому пишет, уже нет той романтической тяги к познанию себя через пустоту мира, то ли делает все по привычке, автопилотом. И появляется какое-то стремление к своеобразной стабильности, когда скитания по свету, а они были значительными – это и Африка и Европа, не говоря уже об объезженных вдоль и поперек США и Мексике – уже не дают прежней энергии, а только утомляют и всё больше тянет где-то закрепиться, остаться с самым любимым человеком. Самое лучшее и по-простому написано Керуаком о матери, действительно пробирает до костей. Уже только ради этого стоит прочитать Ангелов, еще раз и много раз подумать о своих мамах, которые ради нас готовы на многое, если не на всё, даже терпеть самые невероятные безумства, мало того, что принимать, так и разделять тоже.

Как итог буду знакомиться с Джеком Керуаком дальше.

Иногда ты меня достаешь. Иногда я просто сама терпеть не могу, так тебя люблю.

Ох черт — я так тебя люблю! но я тебя ненавижу!

но всё-таки это точно не моё. Не понравился ни сам стиль изложения, ни сама литературная основа, ни событийный ряд (хотя посочувствовать чуваку всё-же можно — нашёл проблему там, где её не было и сам тщательно несколько раз наступил на грабли). Не понравился и сам образ жизни прототипа и, соответственно, книжного героя. Героев. И героинь. Этакие хотелки-поимелки, сдобренные "колёсиками" и прочими зельями.

Хотя конечно, с точки зрения прозы жизни всё вроде как так и есть — взаимное влечение и безудержные занятия физической любовью, до судорог и до кровавых потёртостей на трущихся частях тел. Просто это две разные вещи — иметь любовь и заниматься любовью (это с одной стороны) и трепаться вокруг и около своей любви и своих сексуальных опытов и упражнений (это уже с другой стороны).

Впрочем, возвращаясь к литературным достоинствам книги — может быть это и революционно, но мне не нравится. Видимо Керуак не мой автор, а я не его читатель.
Три звезды только потому, что скучно всё-таки не было.

Потому что я люблю тебя, и нет никакой причины.

Ого! Такого Керуака я ещё не читала!
Любовь Лео к негритянке Марду - основная тема книги. Видимо, сам писатель переживал нечто подобное во время написания произведения... Около двухсот страниц болезненного описания чувств к одной женщине. Не всякий читатель справится с таким заданием. Не ждите здесь обычного битнического разгула и всего подобного. Ярко вырисовывается "поток сознания", наш герой полностью поглощён отношениями: испытывает ревность, анализирует поведение девушки, философствует и опять же думает только о ней...Здесь вся фабула держится на женском образе.

Мужчины такие сумасшедшие, они хотят сущности, женщина и есть сущность, вот она прямо у них в руках, а они срываются прочь, возводя абстрактные конструкции.

Я не уверена, что всем поклонникам Джека понравится, разве что безумно влюблённым на данный момент почитателям битничества. А мне произведение пришлось по вкусу, оно контрастирует с другим творчеством Джека Керуака. Но оцениваю всё-таки на "хорошо". Вполне вероятно, что 31-летний автор (год написания книги - 1953) мог передавать свои чувства на тот момент, возможно, он сам был безумно влюблён... Рецензию хочу закончить цитатой из этой же книги:

я грубо по-мужски сексуален, и ничего не могу с собой поделать, и обладаю распутными и так далее наклонностями, да и почти все мои читатели мужского пола, без сомнения, - таковы...